Какен Камзин,

писатель, доктор филологически наук.

Впервые довелось услышать его имя в те далекие, так внезапно умчавшиеся, шестидесятые. Прекрасного казахского поэта Света Оразаева, к сожалению, ныне уже покойного, наверно помнят сейчас уже только его сверстники. Высокий, статный, приятно пахнущий столичными благовониями, обладающий бесспорно оригинальным именем акын, летом 1966 года в составе творческой бригады Союза писателей Казахстана приезжал к нам в район, читал малиново-звонкие баллады из своего поэтического сборника. «Дала дауысы» («Голос степи»). Услышав, что я нынче собираюсь поступать на журфак КазГУ, он усмехнулся и лучезарно подмигнул Леониду Кривощекову и Михаилу Митько, выдал в адрес Таумана Салыкбаевича Амандосова витиеватый трехярусный бестисарий. Я смутился и насторожился, но решение давно состоялось и никто уже не мог меня переубедить…

С третьей попытки мне все-таки удалось пробиться по конкурсу и увидеть наконец легенду факультета. Тогда, в 1968 году, кабинет декана располагался на первом этаже бывшего здания дома правительства, спроектированного якобы учениками самого Ле Корбюзье. Из его кабинета то ли дело выходили незнакомые мне люди – профессора, студенты старших курсов, техническая челядь факультета. Вот прошествовал туда с гладко напомаженными назад каштановыми волосами преподаватель в роговых очках, дорогом балоньевом плаще, крепко держа в левой руке коричневый пузатый портфель. Буквально юркнул в кабинет юноша в прическе «а ля-керенски». То ли шло распределение мест в общежитие, то ли шла перекличка студентов первого курса, явившихся после обязательного трудового месяца в винсовхозе «Казахстан» – сейчас я точно не помню. Но через минуту-другую выяснилось, что молодым человеком с прилизанными прядями, которого я принял за препода, был студент третьего курса Хамит Лукпанов, считавшийсяя тогда правой дланью декана. А шнырявшим «ежиком» – молодой кандидат филологических наук, заместитель декана Марат Карибаевич Барманкулов.

Учился я, естественно, на «отлично». Наверно поэтому Т.С.Амандосов приметил меня и встречая иногда в коридоре расспрашивал об учебе, мягко советовал не увлекаться первые годы сиропным, приятно сладким бомондом, не распыляться по мелочам. Внушал – тебе помогать некому, вытягивай себя сам.

Вот я и вытягивал себя сам. А жизнь шла своей неизведанной, извилисгой тропой. Вокруг благоухала и пенилась весна молодости. Грассировала свои мартовские эллегии, подражавшая Зинаиде Гиппиус, Татьяна Азовская, жадно вкушали мы флористические этюды Мариям Хакимовой, нежную и тонкую лирику Куляш Ахметовой, попыхивая шикарными гаванскими сигарами свои порновирши распевал ныне известный поэт Мырзан Кенжебай.

Гуляли в своих белоснежных штанах как в Рио де Жанейро, зорко обозревая свои будущие владения, испытанные жуиры журфака Сагидолла Калымбетов, Марат Кабанбаев, Бекзаттар Динасилов и почему-то рано женившийся Абдул-Газиз Сермагамбетов. Пролетал как ночной метеор мимо милующихся в закутках парочек вездесущий Асканбай Ергожаев, весело одобряя сие «нравственно разложение».

Мы все учились понемногу пописывать и десять раз переписывать, почитывать и десять раз перечитывать. Сталкивались порою лбами физики и лирики, обнажались острые клинки. А о наших невинных шалостях, конечно же, хорошо был осведомлен наш грозный мэтр, но он никогда не торопился с выводами, выражаясь языком политологов, держал паузу, исповедуя мягкий демократичный консерватизм.

У Амандосова были свои незыблемые принципы. Он часто любил повторять, что журналистика – это далеко не женская профессия. Вопреки его мнению, к нам на факультет все настойчивее стремились девушки обаятельные и красивые. Сейчас я  так горько сожалею о том, что покорно последовал совету Таумана Салыкбаевича о воздержании и смирении. Как я в те времена спокойно мог пройти мимо наших умопомрачительных гёрлс? А может быть у Гульнар Дуюмбаевой, Галии Ибраевой, Майры Арынгазиевой, Светы Байсалбаевой и Алмы Бупеваевой были совсем другие приоритеты, и совсем иные ценностные ориентации?..

А как мы были без ума от античной литературы. Мне после лекции блистательной Светланы Михайловны Сагалович хотелось перенестись на несколько столетий назад, чтобы стать свидетелем тех грандиозных событий, о которых она нам так завораживающе рассказывала. И мы представляли ее на месте Дины Дурбин из фильма «Сестра его дворецкого» или Марины Рёкк из трофейного – «Девушка моих грёз», даже самой Елены Прекрасной, из-за которой разгорелась вся эта Троянская война.

Трогательная интонация появлялась в голосе молодого кандидата наук Рымгали Нургалиева, выпускника нашего факультета, когда он виртуозно раскручивал произведения Абая, Мухтара Ауэзова, теоретизировал о месте Чингистау в формировании современной философии, литературы и культуры казахов. Да и не только казахов. Кстати, свою первую лекцию по литературоведению он прочитал именно нашему курсу и впоследствии он не раз говорил нам: «Вы – моя первая любовь».

У Героя Советского Союза, академика АН Казахской ССР, действительного члена Академии Педагогических наук СССР Малика Габдуллина вспыхивал шустрый бесёнок в очках при альбировании лиро-эпических поэм «Кыз Жибек» и «Козы-Корпеш – Баянсулу». Профессор молодел и преображался на глазах, и казалось, что он, шальная голова, с гиканьем взлетит на белого аргамака и понесется в родную степь вослед удаляющемуся экипажу несравненной Кыз Жибек…

Всех этих прекрасных людей на первой лекции, я это до сих пор помню, представлял сам декан факультета, уважаемый Тауман Салыкбаевич.

Я постепенно стал замечать, что за колючим и суровым взглядом декана скрываются живительные соки его благородной души, присущая казахам отеческая жесткость.

Как бы мимоходом, невзначай расскрывал Амандосов нам однажды, как с первого взгляда влюбился в Мамыр апай, свою обожаемую супругу. Не в парке, не на улице, не на вечеринке, а увидев ее в читальном зале университета.

На четвертом году нашего обучения журналистскому ремеслу он начал набрасывать эскизы нового интересного курса – «Четвертая записная книжка репортера». Входили тогда в моду встречи с маститыми журналистами, писателями, учеными. Очередным гостем на этот раз был популярный писатель, журналист, автор получившего всенародную признательность романа «Махаббат кызык мол жылдар» («Годы любви и радости»), Азильхан Нуршаихов. Они вспоминали студенческие годы, от души смеялись и шутили. Когда речь зашла о прототипе одной из ярких героинь из книги достопочтенного Азекең, Тауман Салыкбаевич, опираясь на свою трость проворно привстал и позабыв обо всем на свете воскликнул:

– Ах, ты, шайтан, и ты тоже был влюблен в нее?!

 Весь поток заревел. С того самого дня мы стали смотреть на нашего сурового, мрачноватого декана другими глазами, глазами членов одного тайного общества, секреты которого известны только им, сонму избранных и неведомых соперничащему клану.

А как он пел! Боже мой, настоящий классический вокал! Особенно удавалась ему казахская народная песня «Акбакай». Хорошо знающие его люди утверждали, что образ Бораша из романа Габита Мусрепова «Казак солдаты»  («Солдаты из Казахстана») списан именно с него.

–   Тауке, – лился елей  неустанного    борца     с «удовистами», т.е.   с      троешниками,

Хабижана Пангереевича Хусаинова, – куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?… Куда, куда этим жалким итальянским бельканто до вас! А Алпаңжан, а Турымтайжан?! Это же наши Тито Руффо и Има Сумак. Не правда ль?

И доктор Хаиржан Нургожаевич Бекхожин, и доцент Зейнолла Турарбекович Турарбеков милостливо кивали головами в такт умиротворяющей мелодии «Маңманкер».

Действительно, Абильфаиз Идрисович Идрисов, Турымтай Турлыбаевна Дюйсебаева вполне могли бы быть украшением гала-концерта любого уровня. А они пели на наших праздненствах, наших скромных студенческих свадьбах. И как это было прелестно!

Праздников официальных значилось предостаточно. Люд студенческий всегда умел симпатично гульнуть. Для нас самым настоящим торжеством являлось 11 число каждого месяца, ибо выдавали долгожданную стипендию.

Закупались недорогая калорийная жратва, несметное количество пива, портвейна двенадцатого. Распоряжался застольем и варил вкусную еду, как правило, наш старейшина, председатель профкома факультета, член КПСС и отменный кулинар Амангельды Кулмашев, в его подручных ходил будущий мастер пера, будущий собкор «Егемен Казахстан» по Восточно-Казахстанской области Оңдасын Елубай.

…Итак, плов по-чимкентски готов. Поднимается первый бокал, как принято, за здоровье сидящих здесь господ, а второй спич… И в эту секунду открывается дверь и на пороге предстает сам Тауман Салыкбаевич Амандосов и его верные оруженосцы. Гробовая тишина. Затемнение. Немая сцена.

–          Ну что окаменели? Плесните и мне по полной. Думаете, я побрезгую студенческой

«Плиской!» – гремит голос громовержеца. Выпив до дна и поймав на вилку кусочек жереха добавляет: – Пируйте, но не шикуйте. А ты, Амангельды, пойдешь со мной, посмотрим, какие сюрпризы подготовили нам другие аламаны.

Бедный, бедный, бедный Кулмашев! – Мы все хорошо понимали твое состояние, переживали за тебя и поэтому оставили тогда тебе четыре непочатые бутылки пива и один пузырь добротного крепкого крсаного вина.

Всю ночь рыдала и смеялась домбра виртуоза Берика Шамшиева, и плакали наши сердца по «Айнамкоз» и «Алтыным». Нам было легко и весело. Грустно и светло. «Ярче было солнце, сильнее пахли поля, громче был гром, обильнее дожди и выше трава. И шире было человеческое сердце, острее горе и в тысячу раз загадочнее земля» (Константин Паустовский). Мы были так молоды и счастливы, потому что нас понимали, ведь нас еще и нежно любили.